buroba

И находилась я в этом ужасном заблуждении до моей первой поездки в Одессу, где на Садовой улице проживали мои двоюродные тетушки – Дора, Эня и Адель. Мне было шестнадцать, когда впервые я появилась в их огромной квартире, и тетушки, дружно всплеснув руками, бросились меня кормить. Пока я отдвала должное обильной трапезе, они, сидя напротив и подперев подбородки беспокойными руками, не сводили с меня глаз, из которых по мере опустошения тарелок уходило выражение ужаса, обещавшего мне смертный приговор, и заменялось надеждой на благополучный исход.
Нажравшись до полуобморока, я в самых благородных московских традициях поблпгодарила за всусный суп, чем, конечно, очень их обидела. Да и что я тогда могла понимать в искусстве приготовления настоящего украинского борща!
Прошло время и мне пришлось еще раз пережить столкновение с борщом в знойный южный полдень, когда об одном воспоминании о горячем меркнул белый свет.
Несколько десятков лет в Джемете под Анапой Московская Археологическая экпедиция раскапывала античный город Горгиппию. Не знаю, как обстоят дела с раскопками сегодня, но двадцать лет назад они велись полным ходом. Со своей маленькой дочкой, благодаря друзьям и странным стечениям обстоятельств, я провела в Джемете целое лето.
Территория лагеря, где размещалась экспедиция, была обнесена деревянным забором, одна из калиток которого открывалась прямо на белые песчаные дюны, по которым мы неслись в черное теплое море, кишащее нежно-прозачными, желтыми, розовыми и голубыми медузами.
Противоположная калитка открывалась на оживленную несколькими пешеходами за день улицу. Время от времени по ней проезжала тележка, запряженная в шоколадного ослика Борю. Ослик был обернут мягкой шерсткой и доверчиво улыбался из-под длинной челки.
В самый разгар раскаленного лета, в один из уже приевшихся дней южных забот, на незанятую экспедицией большую часть лагеря, въехали хозяева всей территории и тогда я впервые услышала про шахтерский город Лисичанск.
Лисичанцы оказались славными ребятами и с большим вкусом после тяжелой своей работы отдавались заслуженному отдыху. Нам с Лисенком хорошо это было слышно из нашего маленького домика.
Больше всего меня потрясала их строгая организация распорядка дня, в которой шумная толпа после короткого, но весьма плотного завтрака, разделялась на две группы. Мужчины плотными рядами уходили на рыбалку, а женщины отправлялись на кухню, жалкий уголок которой заняли бы все лагерные постройки.
Лисичанские женщины были большими, добрыми и веселыми, и на кухню они уходили для того, чтобы варить борщ для своих мужчин. К этому времени лагерь был совершенно пуст и только неопытные ящерки выползали погреться, но тут же укрывались в мелких трещинах напрасно ожидавшей дождя земле.
К сожалению, я не понимала тогда, как важно проследить за всей операцией священнодействия, и только короткий фрагмент мощного полотна застрял в моей памяти. А можно было бы стать обладателем великого секрета и прислуживать самому Карлику Носу.

Женщины, а их было не меньше дюжины, ловкие и громкие колдуньи с подвижными потными телами, склонялись над огромными сквородами, в которых шипело, свистело и скворчало невообразимое мессиво из сала, томатного пюре, овощей, корешков, свеклы, зелени и, если бы я знала, чего еще. Рядом на плите, нетерпеливо пуская жирные мясные пузыри, постанывали кастрюли, готовые принять в свои кипящие недра содержимое чугунных сковородок. Глядя, как летают эти сковородки, можно было догадаться, какая сила скрывается в мягкой полноте рубенсовских предплечий.
Сквозь прищуренные глаза громадная кухня с ее фантастическими красками была похожа на последний день Помпеи с огненной лавой в дюжине раскаленных кастрюль.
Мы стояли, поглощенные спектаклем, в широко открытых дверях, и я даже не заметила, когда мой ребенок перестал хныкать и тянуть меня к морю.
Одна из женщин оттерла полой выцветшего халата пот с лица, улыбнулась нам, и мы, очнувшись, побежали купаться.

В этом зрелище несомненно было что-то общее с баней, но не мутной, стучащей шайками, преисподней, а с красочным, вдохновенным праздником жизни.