Но когда в 1987-м мы расстались, между нами возродилась близость, которую папа позволял себе только с сыном. Конечно, он очень нас с Розочкой любил, по выходным, когда мама в нашей крошечной комнате в Сокольниках готовила обед, папа гулял с нами, водил в театр, цирк, зоопарк и Уголок Дурова, где живые белые мышки в кафтанчиках ездили по настоящей игрушечной железной дороге.
Но объектом для долгострочного внимания мы не стали. Это место занимал наш брат, неустанно подтверждая правильный папин выбор.
Когда после моего отъезда мы стали переписываться, привычная папина сдержанность исчезла и он сделал некоторые открытия в отношении меня. но случилось это слишком поздно.
Я не очень понимаю, как в первые отчаянные годы эмиграции мне удавалось развлекать папу, но в сохранившихся благодаря ему моих письмах можно найти легкие признаки жизнелюбия, обеспечившие мое выживание. Папа складывал письма под номерами в специальную папку, пока она не вернулась обратно ко мне. Я очень надеюсь, что эти письма и ему прибавляли сил и желания продолжать свою не очень счастливую жизнь.
Моего папы уже давно нет на этом свете, а я пока живу и радуюсь, когда нахожу в себе очередное с ним сходство.
Папа справа с мамой и старшим братом
1913 г.

1928 г.

Папа (справа) с братом
1929 г.

1987, Речник, год моего отъезда.
